О нас пишут

06 июля 2016

«Карл и Анна». Л. Франк.
Театр «Мастеровые» (Набережные Челны).
Режиссер Денис Хуснияров, художник Елена Сорочайкина.

Историки называют мировые войны по-разному — «великими», «отечественными», «первыми», «вторыми», «третьими»… В финской историографии, например, Вторая мировая носит имя Война-продолжение. «Продолжение», быть может, потому, что всемирная бойня, начавшаяся в 1914 году, просто сделала самую длинную в истории передышку, чтобы в 39-м продолжиться. Быть может, одна большая война XX века создала нового травмированного человека, создала нас.

Мальчики ушли на войну, а вместо них вернулись «мертвые солдаты», воспитавшие следующее поколение солдат, которые уже неспособны разделить причины и следствия, отличить скорбь от гордости, а войну от мира.

Быть может, мы все потомки этих солдат, так же легко, как и они, называем одну войну плохой, другую хорошей, потому что наша логика больна. Но чтобы с самообладанием лечащего врача нам это обнаружить, нужно обратить взор к войне 1914–1919 годов, и на примере какой-нибудь очень простой истории это показать. Возможно, так или почти так размышлял режиссер Денис Хуснияров, когда брался за постановку пьесы Леонгарда Франка «Карл и Анна».
В театре «Мастеровые» Хуснияров поставил свой второй спектакль в статусе главного режиссера. «Карл и Анна», как и «Кроличья нора» (его дебют в этом театре) — история камерная. И та, и другая постановка режиссера разговаривает со зрителем тет-а-тет о психологических травмах и посттравматическом синдроме, который — в первом случае — режиссер учит преодолевать, во втором же — травма столь сильна, что театр может только указать на нее. «Карл и Анна» — спектакль о людях, травмированных войной, и описывающий общечеловеческий посттравматический синдром.

Конструкция пьесы проста, каждый новый поворот угадывается зрителем многосерийных мелодрам на шаг вперед. Рихард ушел на войну и не вернулся, его молодая жена Анна получила похоронку, но все равно продолжала ждать. Ждала Анна не одна, а вместе с соседкой Марией, безответно влюбленной в Рихарда. И вот к Анне в дом пришел некто, незнакомый солдат, объявивший себя Рихардом. Анна вдруг впустила его и позже полюбила. Раз уж сюжет сделал такой поворот, не избежать и возвращения Рихарда настоящего, который, вернувшись, обнаруживает на своем месте боевого товарища Карла. Ему Рихард так много рассказывал о любимой жене, что тот тоже полюбил ее. Карл и Анна сбегают куда-то, а Рихард и Мария остаются вдвоем. История завершается рокировкой, формально разрешающей конфликт пьесы.

В спектакле Хусниярова история становится более лаконичной и при этом начисто лишается привкуса мелодрамы. Режиссер избавляется от сцен русского плена Карла и Рихарда (об этом мы узнаем позже с их слов) и замыкает историю внутри дома Анны, сосредотачиваясь на состояниях, в которых пребывают четыре героя. История, которая могла бы до бесконечности обрастать разнообразными жизненными подробностями, практически лишается их.
Сцена вздыбилась, деревянный планшет превратился в два оборонительных вала, между которыми пролегла узкая траншея. Но это не поле боя. Перед нами искаженные войной атрибуты мирного быта. Вот старинная пружинная кровать, одной парой металлических ног утопленная во вздыбленный планшет. Туда же вмонтированы резной комод и стол. На кровати две женщины: одна спиной, другая лицом к нам. Это Анна и Мария. Они говорят о войне, о вернувшихся и не вернувшихся мужьях, о детях, нажитых деревенскими женщинами, пока мужья были на войне, о грубой расправе, которую учиняют вернувшиеся своим неверным возлюбленным. Анна (Александра Комлева) сдержанна и отстраненна, Мария (Анна Дунаева), наоборот, нервна, слезлива.

Зрителю не дают подсказку, не поясняют, о какой войне идет речь, какой национальности герои. Мы видим почти аллегорию войны — две женщины за шитьем в пустом доме, глаза одной все время мокры от слез, а другая, наоборот, пугающе спокойна.

Героини спектакля, а позже и герои Карл Алексея Ухова и Рихард Михаила Шаповала, пребывают в состоянии бесконечно длящегося шока. Что-то есть в их пластике от обезглавленного, но продолжающего двигаться животного. И чем дальше, тем меньше психофизика героев похожа на привычную человеческую. Сцена устроена так, что солдаты Карл и Рихард появляются на ней в самом верху наклонного пандуса, у обрыва, словно восставшие из братской могилы мертвецы. И Карл с распахнутыми остекленевшими глазами, дрожащий от сдерживаемой истерики. И Рихард, рот которого расплывается в умоляющей улыбке, странная марионетка, руки и ноги которой двигаются будто бы по воле невидимого кукловода.
Режиссер и художник, оставляя нас в пространстве дома Анны, придумывают своим героям и зрителю разнообразные военные флешбеки. Вдруг Карл валится на планшет, гремят взрывы, а на сцену и в зал летит земля, не настоящая, а гипоаллергенная резиновая имитация, но эффект настигнувшего героя воспоминания ощущаем и мы. Театр стремится дать нам почувствовать собственной кожей ужас, живущий в людях войны. А доведя это ужас до предела, ввергнув в состояние шока не только актеров, но и зрителя, вдруг отстраняет действие то неловким танцем Рихарда, похожим на трепыхания висельника, то брехтовским зонгом «Легенда о мертвом солдате». Карл Алексея Ухова исполняет его, когда уже очевидно, что «мертвец» Рихард возвращается забрать принадлежащее ему по праву, а значит, бесправный «мертвец» Карл больше не может притворяться. Шаткая иллюзия счастья рассеивается. И даже то, что по сюжету беременная Анна и Карл сбегают вместе, оставив Рихарда биться в конвульсиях рядом с обожающей его Марией, не дает и намека на новую жизнь. Если в пьесе Франка Карл притворяется Рихардом, то в спектакле мертвые выдают себя за живых…

«…И женщины в селах встречали его
У каждого двора.
Деревья кланялись, месяц сиял,
И все орало ˝Ура!˝
Трубы рычат, и литавры гремят,
И кот, и поп, и флаг,
И посредине мертвый солдат
Как пьяный орангутанг…»
Бертольт Брехт. «Легенда о мертвом солдате»

Автор: Оксана КУШЛЯЕВА

"Петербургский театральный журнал", 6 июля 2015 г.